ССЫЛКИ

Клинок ржавеет в ножнах

Геннадий Скорин, специально для Prague Watchdog

Внимание, которое вызвал расстрел Руслана Ямадаева, объясняется не только беспрецедентной дерзостью преступления и ожиданием неизбежной вендетты. Обстоятельства, обычно привлекающие обывательский интерес, конечно, сыграли свою роль, но в различных публикациях, посвященных убийству, ставился вопрос о политических последствиях покушения: может ли смерть Ямадаева поколебать устои нынешней чеченской власти?

Интерес российского общества объяснить несложно. Фигура Рамзана Кадырова стала источником постоянного раздражения и даже ненависти со стороны российских граждан. Забыв о том, какую разрушительную войну пережила республика, Чечню многие рассматривают как регион, который находится на полном иждивении федерального центра и откачивает колоссальные средства из бюджета за счет других субъектов федерации. При этом обыватель уверен в том, что Рамзан Кадыров за российские деньги обустраивает под себя дикую восточную деспотию, которая живет по собственным законам и лишь формально входит в состав России.

Но в случае с Ямадаевым общественная реакция проявила подспудный страх, который гложет сегодняшнюю Россию, питая нарастающую ксенофобию. Это ужас перед чужеродной силой, угрожающей подорвать ослабленный, истончившийся русский космос. Кавказ в этом контексте предстает той темной стихией, которая вот-вот вырвется из-под спуда, заполнив собой все мыслимые пространства, навяжет стране свои первобытные правила и распорядок жизни, установит право сильного, поставит некавказские этносы в подчиненное и униженное положение. Многие уверены в том, что Кавказ экспортирует на территорию России свои жестокие, кровавые обычаи, и их действие уже начинает распространяться не только на выходцев из кавказских субъектов, а на всех без исключения.

Понятно, что и страхи, и бытующие представления о нравах кавказских народов бесконечно далеки от реальности. Расстрел Ямадаева ничем не отличается (даже если предполагать наличие чеченского следа) от подобных убийств, жертвами которых становились люди других некавказских национальностей. Здесь просто срабатывает принцип «своим можно». Когда преступление совершает «свой», его мотивы, действия, психология поддаются реконструкции, они понятны и не вызывают страха. Чужой неведом, а потому опасен. Невозможно выстроить эффективную защиту против того, кого ты не понимаешь.

Объяснить напуганному обществу, пытающемуся компенсировать потери последних десятилетий, что бояться по сути нечего, крайне сложно. Но все же скажу пару слов. Коротко говоря, кавказские этносы уже давно эмансипированы до общероссийского уровня социальной приемлемости, а традиционные, в значительной степени фольклоризированные формы жизни, вызывающие подозрение у обывателя, способны лишь слегка «подкрашивать» тип социального поведения, соответствующего всем общественным нормам.

Но вернемся к Ямадаеву. Интерес к его гибели – своего рода трансляция надежды на продолжение банкета. Российское общество рассчитывает, что набирающая силу чеченская власть, которой оно боится и которую ненавидит, рано или поздно спотыкнется на собственных внутренних врагах. Недаром в последние дни самой обсуждаемой темой на страницах российских медиа стала кровная месть. Обыватель пытается найти в неформальном устройстве кавказского мира слабое место, неотменяемый императив, который запустил бы процесс самоуничтожения этого мира. Именно поэтому теми же СМИ с таким энтузиазмом тиражировались любые взаимные обвинения сторон.

Давайте слегка приоткроем завесу, насколько это вообще возможно. Что на самом деле происходит в Чечне вокруг этого убийства?

Как ни странно, чеченский обыватель ориентируется в обстановке не лучше русского. Дело в том, что кадыровская власть действует за пределами неформального чеченского права - адата и, более того, сознательно располагает себя совсем в иной юрисдикции. В своей репрессивной практике она, скорее, опирается на криминальный кодекс, правила поведения в жестко централизованной, изолированной преступной группе.

Собственно, деградация адата - процесс давнишний и необратимый. С усложнением общества догосударственное, родовое право неизбежно деформируется, замещается. С вступлением в силу законов публичного права у адата остается периферийная роль регулятора норм поведения, которые жестко привязаны к быту этнической общины.

Адат и государственное право находятся в состоянии перманентного конфликта. К примеру, если первый требует обязательного приоритета родственных связей и кровного родства, то второе их отрицает. Именно поэтому Рамзан Кадыров, осознающий себя в первую очередь государственным чиновником, не признает над собой власти адата. Он не считает необходимым использовать неформальные механизмы урегулирования внутричеченских конфликтов, поскольку любой человек, выступающий в традиционном обществе в защиту интересов государства, вынужден идти наперекор интересам этого общества. Если бы каждый чиновник пытался согласовывать свои действия с архаическими традициями, это привело бы к полному параличу всех институтов власти.

Поэтому чеченцам, которые, несомненно, не понаслышке знают о кровной мести, эти знания никак не могут помочь понять логику развития сегодняшних событий. Чеченский обыватель уверен в том, что за смертью Руслана Ямадаева стоит Кадыров. В этой ситуации братья вроде бы должны мстить, однако жизнь давно опрокинула этот порядок.

Сколько кадыровских кровников или, вернее, тех, кто может таковыми считаться, сегодня просто тихо сидят по своим углам, не в силах решиться на какие-либо действия? Десятки, сотни? Точной цифры вам не назовет никто, но любой чеченец подтвердит, что людей, даже не затаивших смертельную обиду, но навсегда смирившихся, немало. А сколько тех, кто без малейших внутренних терзаний выбрали путь позора и пошли в услужение к Кадырову - человеку, на которого можно возложить (но можно и не возлагать, поскольку и по адату вина устанавливается в зависимости от обстоятельств) ответственность за смерть кого-то из родственников? Тоже десятки или сотни?

Наиболее тяжелый урон неформальному укладу чеченского общества нанесла советская власть, приручившая и даже искусственно сформировавшая отдельные кланы и вирды, обслуживавшие ее интересы. На этом основании любой правитель Чечни получил сегодня право презреть нравственный закон прошлого, который уже был растоптан и предан.

Будут Ямадаевы мстить или нет, сказать сложно. Этого не знает никто, хотя в Чечне, где недовольство Кадыровым достигло критического объема, люди страстно желают перемен. Хотя бы и ценой нового кровавого конфликта. Однако надежды российского общества на традиционный чеченский уклад, который якобы способен остановить кровавый, беспредельный активизм чеченского лидера, не слишком основательны. Или не основательны совсем.

Иллюстрация взята с сайта "Студия Scorpion".
 

(M,P/T)