ССЫЛКИ

Сэппуку* моджахеда (обзор недели)

Вадим Борщев, специально для Prague Watchdog

На прошлой неделе журналисты, писавшие про теракт на Театральной площади в Грозном, охотно ссылались на слова Рамзана Кадырова, назвавшего подрыв смертника свидетельством агонии подполья. Подобные утверждения – давно не новость. Еще во время первой войны заявления российских чиновников и военных о десятках и сотнях уничтоженных боевиков, о деморализованных и разрозненных бандитских группах, укрывающихся в лесах, служили предметом всеобщего зубоскальства. С тех пор пропагандистская риторика не претерпела существенных изменений, за почти 15 лет войны на Кавказе никто так и не посчитал необходимым модернизировать информационную политику. Картина войны пишется с использованием все той же нехитрой технологии, которая сложилась в ельцинские времена.

Рамзан Кадыров также не старался изобрести велосипед. Как и его предшественники, он ведет (воспользуемся экономическим термином) понижательный счет моджахедам, постоянно уменьшая их количество. Он не устает повторять, что дни их сочтены и, зная об этом, они идут на крайние меры. Очень похоже, что сам Кадыров почти верит собственным утверждениям. По завершении первой чеченской войны выяснилось, что значительное количество российских военных были искренне убеждены в том, что политики и журналисты "украли" у них принадлежавшую им по праву победу. Если бы Кремль не притормаживал ход военных действий, а пресса и телевидение не порочили вооруженные силы, то исход войны был бы иным. Эта примитивная убежденность, порожденная нежеланием понять и признать глубину мотивации чеченцев, реальность их идей, передалась обществу в целом. Очень близко к подобным настроениям находится и Кадыров.

Психологически это вполне оправданный подход: если твой противник – обычный уголовник, бандит, не верящий ни в Бога, ни в черта, если его убеждения – всего лишь удобная вывеска, скрывающая корысть и низменные стремления, то расправиться с ним не составит большого труда. Недаром Кадыров тратит столько времени, чтобы доказать человеческую несостоятельность, низость бывших ичкерийских руководителей.

Агония подполья, о которой как о непреложном факте рассуждает глава Чеченской Республики, есть следствие слабости духа и отчаяния бандитов, осознавших, наконец, что смерть близка и пощады не будет. Будучи загнаны в угол, они в судороге ненависти готовы приносить себя в жертву по приказу главаря, храня верность доживающему последние мгновения "блатному братству" так называемых моджахедов. Образ этот понятен и по-своему логичен, однако он никак не совпадает с реальностью войны.

Даже неполная статистика правозащитников дает заметный рост потерь в боестолкновениях с обеих сторон за последний год. Кадыровцы считают, что это легко объяснимо: массированное наступление в горах, которое силами местной милиции и федеральных военнослужащих ведется уже полтора месяца в Чечне и Ингушетии, вынуждает отряды Докки Умарова отчаянно сопротивляться. Агония, как известно, сопровождается повышенной двигательной активностью.

Кроме статистики, есть и иные объективные показатели, позволяющие утверждать, что выводы Рамзана Кадырова по меньшей мере преждевременны. Сами моджахеды говорят о том, что их ресурсная база за последние два-три года существенно расширилась, но эти утверждения, конечно же, не стоит сразу принимать на веру. Они вполне могут быть обычным элементом контрпропаганды, которая у сторонников Имарата Кавказ ничуть не лучше, чем у их противника. Можно попробовать развернуть некоторые обстоятельства недавней истории и попытаться сравнить. Чеченцы, бравшие в руки оружие во время первой войны, всерьез рассчитывали на победу, не так важно - военную или политическую. Они не сомневались в том, что им удастся добиться независимости благодаря собственным усилиям или вследствие внешнего и внутреннего давления на российское руководство. Никто не допускал мысли, что война растянется на долгие годы, надежда на ее скорое завершение позволяла воспринимать происходящее как своего рода турнир, поединок, по окончании которого можно будет вновь вернуться к прежней жизни. Многие даже готовы были предположить, что никакой победы не будет, но при этом стороны выйдут из ситуации достойно, без взаимных оскорблений, оценив мужество друг друга, и снова заживут так, как будто ничего не произошло.

Вторая война надежно похоронила все надежды. От воюющих чеченцев отвернулись и внешний мир, и российское общество. Сегодня рассчитывать на военную победу наивно, российская армия при всех ее проблемах обладает достаточной мощью, чтобы все мечты о ее разгроме развеялись, как дым. Приверженность радикальному исламу лишила подполье всякой возможности апеллировать к Западу как к арбитру. По этой же причине открыто поддержать кавказских моджахедов не могут и исламские страны.

Жизнь моджахеда висит на волоске. Уходя в горы, даже совсем еще юный человек не может не догадываться, что смерть вероятней всего станет единственным его воздаянием. Он идет со страшным знанием, что своим решением обрекает родственников на мучения и издевательства. Власти не оставят их в покое. Отложить автомат и просто вернуться к прошлой жизни, как это делали многие в первую войну, он тоже не сможет. Борьба уже не воспринимается как эпизод, она становится делом всей жизни с момента, когда выбор сделан, и до самой гибели. И при этом, повторю, никаких надежд – ни на скорую победу, ни на поддержку со стороны, ни на возможность в тяжелую минуту просто отойти в сторону.

Понятно, что мотивы людей, которые сегодня являются бойцами армии Имарата Кавказ, должны быть необычайно сильны, поскольку ценой сражения за идеалы становится не просто и не только жизнь (отдать ее в героическом порыве вовсе не так уж сложно), но, прежде всего, голод и холод, тяготы партизанского быта, возможно, на долгие годы. Очевидно, что такая мобилизация духа - готовность порвать всякую связь с миром, пренебречь благополучием и цивилизацией - не может иметь никакого отношения к временным и корыстным интересам, которые объединяют уголовников.

Может ли подполье "агонизировать", если смерть для большинства моджахедов – ожидаемая или даже желанная участь? Очевидно, что, описывая таким образом врага, Кадыров просто пытается отрешиться от собственных страхов, понимания, что сила, которая ему противостоит, жива не численностью и мощью своих штыков, а неистребимой верой. Он – не российский генерал, для которого мир верований и устремлений чеченцев – наглухо и навсегда закрытая книга.

В задачи этого обзора не входит рассмотрение и оценка салафитской идеологии. К кавказским моджахедам можно относиться по-разному. Кто-то считает их новым изданием большевиков, толкающих Северный Кавказ в пропасть теократического кошмара, кто-то видит в них истинных борцов за веру. Они могут оказаться тоталитарной религиозной сектой, могут быть исламскими робин гудами с усиливающимся террористическим уклоном, но известно точно, кем они не являются. Они не являются уголовным братством, пребывающим в агонии и отчаянии.

* Хараки́ри или сэппуку (букв. «вспарывание живота») - ритуальное самоубийство путём вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.

Фотография взята с сайта "Еженедельник 2000".

(P,M)