ССЫЛКИ

"Максимизация блага" (интервью с философом Андреем Смирновым)

Смирнов Андрей Вадимович, доктор философских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заместитель директора Института философии РАН, заведующий сектором философии исламского мира ИФ РАН, заведующий отделением востоковедения философского факультета ГУГН. Публикации: тексты доступны на персональной странице.

Prague Watchdog: Андрей Вадимович, начнем с политики и практической этики, поскольку в этих областях накопилось множество страхов и предубеждений. Вы пишете о принципиальном различии фундаментальных ценностных представлений в арабо-мусульманской и христианской культурах. Насколько эта разность непреодолима и в какой степени она продуцирует вражду между двумя системами мировосприятия? Есть ли основания говорить о неразрешимом конфликте цивилизаций?

Андрей Смирнов: Различия не ценностях, а в процедурах смыслополагания, в глубинных механизмах, ответственных за то, как мы мыслим, что считаем рациональным, а что - нерациональным. Это область чистого теоретизирования. Если выходить на сугубо практический уровень отношений между людьми, народами, культурами и цивилизациями, то отличия, конечно, видны и неоспоримы. Но это не значит, что между исламом и христианством, как между двумя крупными этическими, политическими, религиозными системами, есть какое-то глубокое непреодолимое различие. Я бы придерживался не такого пессимистического тона, а, скорее, оптимистического. Если говорить об исламе, то, конечно, это иная система мировоззрения, нежели христианство (это надо понять и принять), но главные базовые идеи ислама могут быть сформулированы таким образом: это максимизация блага. И в этом смысле между христианством и исламом как раз возможен диалог и диалог очень продуктивный. Другое дело, что на этом пути могут возникать шероховатости, проблемы, которые вызваны взаимным непониманием – либо объективным, либо субъективным. Но это другой вопрос. А вот с точки зрения этих двух систем ценностей и мысли, как мне представляется, каких-то существенных непреодолимых различий нет и не может быть.

PW : Раскройте, пожалуйста, значение термина "максимизация блага"?

А. С.: Если мы выстраиваем иерархию ценностей с точки зрения исламской этики как системы мысли, то она, конечно, в примитивном схематичном виде выглядит следующим образом: высшая ценность - это жизнь, жизнь каждого отдельного человека и в целом исламской общины. Одно из основополагающих фундаментальных представлений исламского мировоззрения заключается в том, что исламская община, умма, возникшая во времена Муххамеда, не погибнет до Судного дня, то есть до конца времен. Поэтому сохранение ее в целом является приоритетом. Но в современных условиях, когда мусульман больше миллиарда, трудно представить себе такую ситуацию, когда вся эта огромная масса людей вдруг исчезла бы в один момент. Поэтому реально высшей ценностью становится жизнь каждого отдельного человека. И обязанность мусульманина - сохранять собственную жизнь, жизнь своих близких и вообще любую жизнь, включая, кстати говоря, жизнь животных.

То есть один из основных запретов исламской этики - это запрет на всякое неоправданное убийство, убийство, которое совершается не по праву. Это распространяется не только на людей, но и на любые живые существа. В этом смысле я говорю о максимизации блага. То есть жизнь должна быть обустроена таким образом, чтобы она, как физическое существование, сохранялась и протекала в наиболее комфортных условиях. Отсюда максимизация материальных благ. Это означает, что человеку, если выражаться религиозным языком, дана земля, чтобы он ею распоряжался, но распоряжался не в волюнтаристском смысле, то есть делал все, что хотел, а как рачительный хозяин. Дабы он вел дело так, чтобы общая сумма материальных благ была максимальной в каждый данный момент.

PW: Вы пишете о том, что принципиальным отличием ислама является его отказ ставить земное и небесное в ситуацию перманентного конфликта. Ислам претендует обустроить земное на началах справедливости, когда кесарево не отделено, а входит как необходимый элемент в общий план бытия. Многие считают, что в силу этой его особенности ислам в практическом своем изводе превращается в доктрину тоталитарного общественного контроля.

А. С.: Это действительно довольно распространенный взгляд. Но тут опять нужно четко развести несводимые понятия. Во-первых: часто говорят о тотальности исламского права. Исламское право, шариат регулирует все детали жизни мусульман. Это очень широко распространенный стереотип. Так ли это? С одной стороны, так. Он регулирует в том смысле, что каждый поступок мусульманина, вообще любого человека, подлежит категоризации, но среди категорий, на которые шариат подразделяет человеческие поступки, есть и такая, которая обозначается как категория нерегулируемых действий. Ислам выделяет целую группу нерегулируемых поступков. Поэтому представление о том, что исламское право тотально подчиняет себе всю жизнь мусульманина, неверно.

Второе: разделение земного и небесного. Если говорить максимально обще, для христианского сознания, его обыденного среза, характерно противопоставление земного и небесного, телесного и духовного. Это очень старое, имеющее глубокие платонические корни учение. Этого нет в исламе. Почему? Здесь мы сталкиваемся с тем, что я называю процедурами смыслополагания, процедурой мышления. Дело в том, что арабоязычному мировосприятию несвойственна дихотомизация противоположностей, то есть разделение целого на две противоположности, которые оказываются несовместимыми. Для нас привычно думать, что если телесное начало преобладает, то духовное будет унижено, для того чтобы развить духовное, нужно как-то подавить телесное. Такая идея торжества одного за счет другого - одна из фундаментальных идей для обыденного сознания человека нашей культуры.

А в исламском миропорядке, наоборот, развивается идея гармонизации, гармоничности бытия. Эти две стороны должны обязательно взаимодействовать и быть вместе. И достичь, например, развития духовного за счет ущемления телесного невозможно. Это идея не просто неправильная, она внеположна исламскому сознанию. В силу этого в исламе нет института монашества, потому что подавление физического начала полагается не просто неверным, а лишенным всякого смысла. Если одна из сторон подавляется, это ведет не к развитию другой, как это постулируется дихотомической логикой, а к тому, что и вторая сторона придет в упадок. И когда человек христианской культуры, не понимая этого принципа, смотрит на какие-то явления исламской жизни, он может их воспринимать как примат материального в исламе или как недостаток духовности.

PW: Вы пишете также о правиле перевеса в пользу другого в отношениях между двумя, которое конституировано исламской этикой. Давайте вновь попробуем перевести это в практическую плоскость. Как соотносится такой взгляд на вещи с общим бытованием исламского этоса. Христианский мир, напротив, обвиняет мусульман в агрессивности и желании установить тотальный контроль над всем, что попадает в поле их зрения.

А. С.: Мы здесь опять имеем смешение очень разных уровней. Прилагательные "мусульманский", "исламский" мы легко прикладываем к чему-либо – исламский этос, исламская этика, исламский мир. А за всем этим кроется бесконечно разнообразная реальность. Современный исламский мир - это несколько десятков очень разных стран, это более миллиарда человек. Вы можете себе представить степень расхождений и разброса буквально во всем на этом огромном пространстве. Очень часто исламский мир рисуют как некий единый фронт, который противостоит западному миру, прогрессу, который злобен в отношении всего современного, западного. Все обстоит, как говорится, с точностью до наоборот.

Если бы исламский мир, который объединяет более миллиарда человек и в руках которого находятся такие ресурсы, как нефть и прочее, был един, то дела в мировой политике шли бы совершенно по-другому. На самом деле никакого единства нет, есть колоссальное разнообразие. Что касается стремления к господству, желания подчинить все себе, посмотрите на события в нашей стране, связанные с Чечней, с Кавказом. Как реагировало исламское население или население, которое считает себя исламским, на эти события?

Как считается, в России порядка 20 миллионов человек, которые либо исповедуют ислам, либо принадлежат к исторически сложившейся мусульманской культуре. И географический ареал расселения исламских народов таков, что он фактически перерезает Россию с севера на юг вдоль Уральского хребта. Если бы на чеченские события действительно реагировал такой единый мусульманский фронт в мире и в России, то, я думаю, сегодняшняя ситуация в России была бы принципиально иной. В том-то и дело, что это не так. Девяносто с лишним процентов мусульман не поддерживают ни агрессивность, ни стремление к тотальному контролю. Более того, мусульмане совсем не привыкли к тотальному контролю.

Мы проецируем на мусульман какие-то собственные страхи, которые имеют исторические корни в том, что касается нашей культуры. Ислам никогда не знал церкви. Это фундаментальная вещь, о ней часто говорят, но не понимают до конца, что это значит. Если нет церкви в данной религиозной системе, это означает, что нет организации, которая имеет в своих руках рычаги тотального контроля над сознанием верующих и механизмы доведения своих решений до каждого. Поэтому мусульманин исторически не привык подчиняться никаким абсолютным вышестоящим императивам. Привычки к дисциплине, в которой воспитано христианское сознание, в исламе как раз и нет. Это глубинная культурно-историческая причина нетотального характера современной исламской цивилизации. Уже над ней надстраиваются разные политические причины, но, я думаю, именно отсутствием традиции тотального повиновения объясняется разобщенность исламских стран.

PW: Как раз о страхах. Очень распространенный сегодня взгляд на ислам отождествляет современные формы исламского терроризма с мусульманской религиозной доктриной и мусульманской этикой.

А. С.: Я продолжу мысль, которую высказал только что: в исламе нет церкви, и это означает, что ни одна организация, ни одно лицо не имеет права говорить от лица ислама. Опять-таки мы привыкли по опыту христианской культуры, что есть некие лица, уполномоченные высказываться от лица христианства в целом или от лица какой-то его части. В исламе такие уполномоченные субъекты отсутствуют. По юридическим вопросам могут высказываться правоведы. Есть политики, высказывающиеся по политическим вопросам. Но нет лица, которому было бы доверено право выражать мнение всей уммы. В то же время каждый отдельный мусульманин может хотеть высказываться от лица ислама. И многие так действительно поступают. Но это совершенно не значит, что другие мусульмане будут согласны с такими высказываниями.

В исламе отсутствует привычка подчиняться обязательным для всех декларациям, когда есть некто, имеющий полномочия заявить нечто, - например, объявить крестовый поход. Крестовый поход состоится, потому что это заявление было сделано уполномоченным лицом. В исламе же можно объявить джихад, но никакого джихада не будет, если за тобой не пойдут другие. А другие пойдут только в том случае, если будут уверены в правомерности и правильности такого решения. Конечно, всегда найдется кучка людей, которыми можно манипулировать, которых можно одурманить, использовать и на все это повесить ярлык исламского терроризма, что и делается. Но было бы очень большой ошибкой считать, что такие люди представляют даже не то чтобы истинное лицо ислама - что они представляют общую тенденцию, к которой склоняется сознание мусульман.

PW: Можно ли, основываясь на этих Ваших рассуждениях, предположить, что салафиты, которые узурпировали право говорить от лица ислама, – это своего рода отголосок исторических форм христианской культуры?

А. С.: Я бы так не сказал. В современном исламском мире идет борьба между разными центрами силы. Их много, и каждый из них должен выдвигать некую идею. Салафизм – одно из направлений борьбы. Нельзя воспринимать салафизм как учение, представляющее все лицо исламского мира и тем более выражающее чаяния всех мусульман. Кто-то может испытывать симпатии к салафизму, а кто-то, наоборот, отвергать его. Современный исламский мир очень разнообразен: от абсолютно вестернизированного формата существования, когда люди, скорее, склонны говорить на западных языках, нежели на арабском, до, наоборот, архаизированных форм жизни. Салафизм - только одна из красок в этом огромном спектре.

PW: Но краска очень яркая, которая стала преобладающей во всех сегодняшних военных конфликтах с участием мусульман. Утверждают, что салафизм подхватил упавшее знамя социальных идеологий прошлого века и вербует десятки тысяч сторонников идеей новой социальной справедливости.

А. С.: В этом есть свой резон. Нельзя отрицать верность подобных утверждений, но вместе с тем надо понимать, что ресурсы именно такой вербовки весьма ограниченны. Подобные явления следует рассматривать в несколько более широкой перспективе, как мне представляется. Ведь до XVII века в восточных и исламских странах не было представления о том, что они отстают от Запада. Поражение османских армий в Европе в XVII веке явилось первым историческим звонком, возвестившим, что превосходству ислама и восточных стран в целом – экономическому, политическому, культурному – над Европой пришел конец. Но прошло еще много времени, прежде чем этот факт был осознан в самих восточных и, в частности, в исламских странах. И только когда возникло так называемое движение возрождения и реформаторство на рубеже ХIХ-ХХ веков - только тогда всерьез был поставлен вопрос: а что нам делать с исламом для того, чтобы мы могли войти в современный (читай, западный) мир, то есть мир, в котором ориентиры задает Запад? Что нам делать, чтобы мы могли догнать западные страны? И разброс ответов на этот вопрос был очень широк.

Фактически ХХ век можно рассматривать как попытку практической реализации различных вариантов такого ответа. Это и антиколониальное движение, это и социалистическая ориентация ряда арабских стран, и попытки строительства капитализма. И то, что происходит сейчас - эта волна исламских революций и исламского подъема, - вовсе не тотально. Это своего рода цивилизационный ответ на тот же самый вопрос: нужно ли нам что-то делать с исламом, должны ли мы его отбросить, заменить полностью, построить жизнь в исламских странах на основе западной модели? Посмотрите, это же во многих странах делалось. Если вы возьмете правовые системы основных стран, находившихся в сфере влияния Запада – Сирия, Ирак, Египет, - везде правовые системы были созданы по образцу западных. И подъем исламского сознания, который опять же далеко не тотален в исламском мире, - это попытка найти какие-то внутренние ресурсы.

Но я бы не сказал, что у салафизма в этой попытке есть какие-то особые преимущества в смысле склонности ислама или исламского вероучения к агрессии. Было бы большой ошибкой так считать. Агрессивны всегда отдельные люди и агрессивны те, кто либо находится в униженном состоянии, либо лишен чего-то основополагающего. Это палестинская проблема, которая является настолько застарелой и настолько сложной, что проявляет себя иногда в предельно экстремальных формах. Это и отдельные бедные регионы в исламском мире, где, конечно, могут вербоваться сторонники такого рода движений. Но если посмотреть с другой стороны, когда мы слышим, что Запад объявляет крестовый поход, мы же не пугаемся, не говорим, что наступила эра средневекового мракобесия. Нас не пугают надписи In God we trust* на американских денежных знаках. Такого рода вещи мы же не рассматриваем как свидетельство клерикализации западного мира. Но какие-то аналогичные знаки в исламском мире мы склонны гипертрофированно алармистски воспринимать как символы конца времени.

PW: Может быть, потому, что In God we trust не трансформируется в терроризм, который обрушивает башни или посылает шахидов взрывать себя в местах скопления людей?

А. С.: Я бы не хотел здесь вступать в дискуссию по этому вопросу, но ведь, с другой стороны, именно Америка вошла в Ирак в нарушение всех и всяческих норм, и именно под этими знаками совершилась ревизия основ понимания того, что представляет из себя международное право, что можно и чего нельзя делать в международных отношениях. Здесь все далеко не так однозначно. Навешивание ярлыков чревато тем, что противник всегда готов ответить тем же, и оказывается, что у него тоже есть весомые аргументы.

* In God we trust (русск. На Бога уповаем) — национальный девиз США.

Фотография взята с сайта "Anna Hamstress".

(P,M)