ССЫЛКИ

Поцелуй вампира

Андрей Бабицкий, специально для Prague Watchdog

Его завели с черного хода и оставили ждать в прихожей - дескать, вызовут. Прислуга целый день судачила о том, каких денег стоило хозяину убедить гостя принять приглашение. Молоденькие посудомойщицы маячили в коридорах – ну хоть одним глазком глянуть на лощеного красавца, уже в возрасте, но не утратившего мужской привлекательности.

Там и впрямь было на что посмотреть. Элегантно сервированный листьями заморского салата благородный профиль, нарезанный ровными порционными кусками. Ухоженный седой затылок в обрамлении Ванессы Редгрейв. Высокий лоб. Открытая улыбка. Тысячекратно отработанный поворот породистой головы. А на закуску - затаившееся в уголках глаз страдание - память об утраченной, но не потерянной родине. Великолепная, очень качественная бутафория.

Все это с учетом европейских цен на расходные материалы должно было стоить ой как недешево. Но, похоже, досталось даром. Людоедского оскала и кобыльего хохота, звуки которого приводят в сладкое оцепенение изнывающих от сытости и безделья буржуа, оказалось более чем достаточно. Этого хватило, чтобы заставить стареющего революционера живо припомнить мгновения, когда, ведомый рукой режиссера, он - розовый, стеснительный юноша впервые познал ослепительное счастье принадлежать зрительному залу. В те годы и зальчик был крошечным, и пьеса дрянная, но эти горящие взгляды из далекого прошлого, не отпускавшие его ни на мгновение тогда, казалось, так и продолжали следовать за ним неустанно все эти годы.

Говорят, что барин не заплатил ни копейки. Хотя прихотливая мизансцена, небрежно помеченная ремаркой "мирные переговоры", должна была стать торжественным завершающим аккордом прощального ичкерийского танго. Получилось или нет, пока неясно. Даже не слишком продвинутые зрители быстро сообразили, что речь идет о фантастической афере, разводке и профанации - чистой воды хлестаковщина самого непритязательного свойства.

Ссыпавшаяся, как песочная горка, Ичкерия хлебнула напоследок изрядный глоток морковного кофе и вдруг расплылась в счастливой слабоумной улыбке. А уже по окончании грандиозного надувательства подмигнула шальным зраком из кармана Духвахи Абдурахманова. Таких сокрушительных похорон не бывает у обычных неудачников, те уходят угрюмо, в забвении и неловкости. А тут бал правила чистая энергия лицедейства – главный герой без пауз и сомнений, минуя услужливо распахнутые промежуточные двери, прямиком проследовал в объятия вампира и приник к его устам, как к неиссякаемому источнику бессмертия для господ актеров. Такого не ожидал никто, поскольку изначально речь шла о джентльменском соглашении, призванном помочь капитулянту сохранить лицо. Имелся в виду степенный статус патриарха в позиции над схваткой в обмен на 5 минут сомнительного выхода на сцену в амплуа блудного сына, едва пригубившего мыском дорогой обуви порог родного дома. Но, видимо, последняя возможность отыграть главную роль, неважно в каком спектакле, пробудила желание добраться до самого дна, хоть раз измерить всю глубину бездны.

На всех фронтах приспущены знамена, печальные нивы тяжело колосятся хлебными злаками. Вооруженные силы Ичкерии грустно принимают мир, больше похожий на поражение. Старые, усеянные шрамами воины отирают пот под палящим солнцем, вздыхают и переглядываются стройные молодые офицеры в черкесках, фыркают лошади, тревожный гул висит над полями сражений. Немолодой генерал оглядывает с холма свою армию, стоящую окрест, сколько хватает взгляда. Ему назначен тяжелый жребий - объявить о завершении братоубийственной войны, растянувшейся на годы, но радости нет.

Годами он жил ощущением вкуса свободы, опытом служения ей. И вот настала пора пожертвовать борьбой во имя любви к людям. Генералу проще было бы закончить свои земные дела на поле брани, он рожден воином, кшатрием, им и должен был умереть. Но, увы, никто другой не сумеет остановить бешеную колесницу смерти недрогнувшей дланью. Только он. Бремя мира неизмеримо тяжелей невзгод и опасностей войны.

Когда по чеченскому телевидению бывшие ичкерийцы каялись во всех смертных грехах, принося присягу верности Рамзану, казалось, что Ичкерия окончательно повержена во прах. Идея жива до тех пор, пока люди, которые ей служат, способны хранить достоинство. Но все же в телевизионных саморазоблачениях наличествовал какой-то человеческий элемент. Публичное покаяние таит в себе следы истинной трагедии. Быть зрителем такого шоу нестерпимо стыдно - можно представить себе, насколько неуютно чувствуют себя его участники.

Даже из подобного унижения позитивная память способна извлечь непротиворечивый, хотя и драматический образ прошлого, в котором есть место и величию, и роковым, непреодолимым ошибкам. Лишь анекдот уплощает историю до мультяшного травести формата. И герои минувшего, и его злодеи вдруг начинают говорить языком Петьки, Василия Ивановича, Штирлица, отдают приказы несуществующим армиям, оказываются персонажами безжалостно-веселой, бессмысленно-слабоумной клоунады, которая только притворялась великим историческим потрясением – революцией, войной или борьбой за независимость.

Кто-то еще продолжает надеяться на то, что последние 20 чеченских лет все же не были напрасной тратой исторического времени. Конечно, все понимали, что он не совсем тот человек, но и дело ему выпало не великое - просто уберечь такое нескладное и кровавое прошлое и передать его каким-нибудь совсем новым людям.

Иллюстрация взята с сайта "про искусство".

(P,M)