ССЫЛКИ

Выбор несвободы

Сергей Глигашвили, специально для Prague Watchdog

Один известный российский антрополог, ученый старой школы, посвятивший чеченской культуре, обычаям и истории немало строк, проникнутых восхищением, недавно растерянно признался мне, что не способен сказать чего-либо внятного о нынешнем состоянии дел в Чечне. Действительно, реальность ускользает от привычных трактовок, хотя немало людей, которые напряженно следят за ходом событий в Чечне, по инерции держатся стандартных схем и концепций. Тем не менее даже самые непробиваемые сторонники чеченской независимости из числа либералов не рискуют утверждать, что сегодняшнее чеченское подполье – это все тот же символ свободолюбия и антиколониальной борьбы, который красовался на демократических знаменах в середине 1990-х годов.

Надо, наконец, честно и непредвзято признать, что национальная революция, как это неоднократно бывало в истории, обернулась мрачной реакцией. Сегодняшняя чеченская реальность – это два тоталитарных проекта, претендующих каждый по-своему на максимальное ограничение человеческой свободы. Проблема лишь в том, были ли эти проекты – кадыровская Чечня и Имарат Кавказ – добровольным выбором народа? Сама постановка вопроса многим может показаться идиотской: дескать, о какой добровольности в случае с Кадыровым может идти речь? Его режим держится исключительно на российских штыках, без них он обречен. Так ли верно это утверждение?

Можно провести мысленный эксперимент – представить, что в один момент российская группировка снялась и в полном составе покинула республику. Действительно ли режим Кадырова в одночасье рухнет, сметенный волной народного гнева, как утверждают многие? У меня, честно говоря, есть серьезные сомнения в том, что события будут развиваться именно по такому сценарию. Если еще буквально пару лет назад в Кадырове действительно мало кто видел лидера, то сегодня очень многие поддерживают его, верят в то, что он – пусть даже не очень светлое, но надежное и стабильное будущее народа. Я хочу сказать, что, конечно, в первую очередь он опирается на силу уже собственных вооруженных формирований и их ему может хватить, чтобы контролировать ситуацию, но помимо этого у его власти есть и значительная общественная поддержка, куда более важная, нежели любые силовые структуры. Здесь кажется вполне логичным сравнение с афганским лидером Наджибуллой, который после вывода советских войск в течение трех лет держал оборону, хотя ему противостояли многочисленные отряды моджахедов, не испытывавшие ни малейшей нужды ни в деньгах, ни в оружии и боеприпасах, проходившие подготовку на военных базах в соседнем Пакистане под руководством специалистов-инструкторов.

Но оставим Кадырова. В добровольности проекта Имарат Кавказ сомнений нет. Естественно, невозможно точно назвать количество симпатизирующих и поддерживающих вооруженное подполье в самой Чечне, но судя по настроениям в чеченской эмиграции, эта поддержка носит массовый характер. Теократическая модель Имарата Кавказ является своего рода зеркальным отражением тоталитарного кадыровского режима. Моджахеды декларативно отвергают демократическое общественное устройство. Один из чеченских правозащитников сказал как-то, что не видит принципиальной разницы между этими системами: Имарат, если бы он вдруг оказался у власти, точно так же силой внедрял бы свой порядок, как это сейчас делают кадыровцы.

Почему же долгие годы освободительной войны привели чеченское общество к столь плачевному результату? Думаю, проблема в самом характере дудаевской революции. Она не была демократической - ее можно назвать национальной или националистической. Создание независимого национального государства базировалось на романтических идеях об исключительной роли чеченских традиций в области государственного строительства. Чеченцы, обратившись к собственному прошлому, должны были на его основе создать принципиально новую общественную модель. Вместе с тем Дудаев по примеру всех национальных лидеров того времени попытался ввести и демократические институты власти. Известно, чем закончились эти попытки. Национальная идея плохо монтируется с демократией, зато идеально с диктатурой, что и демонстрирует сегодня Кадыров. Массовый переход сторонников Ичкерии на сторону нынешней чеченской власти объясняется в первую очередь отсутствием каких-либо принципиальных противоречий между лозунгами национального возрождения начала 1990-х и сегодняшними декларациями Кадырова.

Часто приходится слышать о том, что чеченцы не могут нести ответственности за происходящее, поскольку рабская психология, которая проникла во все сферы жизни республики, абсолютно чужда чеченскому духу. Это занесено извне, из России. Как только кончится власть России, уйдет и рабство. Но куда оно уйдет, если единственной альтернативой кадыровскому проекту на сегодняшний день является теократия, которая отстоит еще дальше от идеалов общественной свободы?

Многие проблемы современной России ведут свою родословную от большевистской революции. Упорное нежелание народа признать свою ответственность за то, что именно в России начала ХХ века установился самый несвободный политический режим в истории человечества, мешает избавиться от последствий большевизма, проявившихся в тяжелейшем рецидиве несвободы. Только трезвый и мужественный взгляд в прошлое, понимание собственной национальной вины может помочь выбраться из заколдованного круга реинкарнаций рабского состояния.

В этом смысле чеченцы, перекладывающие ответственность за свои проблемы на Россию, повторяют ошибку русских и точно так же закрывают себе дорогу в будущее.

И в заключении приведу полностью замечательное стихотворение Давида Самойлова, которое, на мой взгляд, удивительно созвучно нынешнему постыдному крушению чеченского духа:

Если вычеркнуть войну,
Что останется – не густо:
Небогатое искусство
Бередить свою вину.

Что ещё? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость – что своя рубаха
Ближе к телу. И туман...

Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья –
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.

Простота её начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.

Если спросят нас гонцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.

Словно может нас спасти
От упрёков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.

Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где прекрасная свобода
Нам, как смерть, была близка.

Фотография взята с сайта "УИС РОССИЯ".

(P,M)