ССЫЛКИ

Ориентализм vs империализм: Кавказ vs Север (часть 2)

Кирилл Кобрин, специально для Prague Watchdog

Вот так, почти между делом, началась, пожалуй, самая долгая война в истории Российской империи. Но мы сейчас не о политике и не о войне, а об истории общественного сознания – в том виде, как она оттиснута в литературе. Здесь – в русской словесности – Кавказ сыграл одну из самых главных ролей, по крайней мере в том, что касается XIX века. И Пушкин, и Бестужев-Марлинский, и, конечно же, Лермонтов находили вдохновение, сюжеты, пейзажи, физиогномический материал именно здесь. Началось все с классического ориентализма романтической эпохи – роковые герои в окружении живописных дикарей-злодеев; разве что только в самом трезвом русском прозаическом сочинении первой половины позапрошлого столетия, в "Путешествии в Арзрум" к кавказскому дичку привита классическая роза пушкинской ясности. Это, конечно же, колониальная проза, но проза никого не обманывающая, знающая цену и объекту описания, и самому субъекту. Именно поэтому молодой офицер, появившийся на кавказской линии в начале 1850-х годов, противопоставил в первых своих литературных опытах романтическим героям Бестужева-Маринского и Лермонтова пушкинскую трезвость.

И здесь мы тоже видим, как перелом в писательском сознании происходит прямо на наших глазах – на место романтической драмы приходит печальная психология колониальной войны в забытом Богом месте. В этом смысле Толстой – предтеча колониальной прозы (прежде всего английской) прошлого века, всех этих Сомерсета Моэма, Грэма Грина, Селина, наконец. Ориентализм разочаровывается в самом себе, романтический флер Востока на правах освоенного и "сниженного" материала перебирается в возникающую в те времена массовую культуру, рекламу, потом, лет пятьдесят-семьдесят спустя, уже – в кино и поп-музыку. Универсальный объект под названием "Восток" рассыпается на мельчайшие подробности, на отдельных людей – с их судьбами, психологией, социальным положением, пищеварением и сексом. Жители Кавказа превращаются из условных дикарей, неопределенных в моральном смысле варваров, в обычных людей, которые могут вызывать как сожаление, так и отвращение. Колонизатор и колонизуемый попадают в один ряд – таков путь, пройденный Толстым от "Набега" и "Рубки леса" до "Хаджи-Мурата". Если и был в России иной ориентализм, кроме "внутреннего", то он возник, сформировался и был изжит на Кавказе – до начала революции. То, что происходило и происходит там с 1917 года – порождение уже совершенно иного исторического сознания, оттого – несмотря не некоторые внешние сходства - говорить о некоем советском и постсоветском "ориентализме" в связи с Кавказом бессмысленно.

И, наконец, последний вопрос: как соотносятся российский ориентализм (как элемент более широкого явления – "колониализма") с российским империализмом? Для этого следует разобраться с тем, чем была Российская (Советская) империя.

На первый взгляд, она мало отличалась от Британской или Французской, от Рима или Византии. Но это только на первый взгляд. Россия прошла период активной территориальной экспансии с XVI (или XVII) века до середины XX-го, но назвать эту экспансию "колониальной" можно только с большой натяжкой. Конечно, кавказские войны или присоединение Средней Азии были типичными колониальными войнами, однако если мы взглянем на карту, то расширение России на юг выглядит довольно скромным по сравнению с ее покорением востока и, конечно же, севера. Собственно, русская территориальная экспансия была прежде всего "освоением земель", а уже потом "захватом государств" и "покорением народов". И главным объектом этой экспансии были не люди, а пространство. Это и есть образ, гениально сформулированный Константином Победоносцевым: "Россия - ледяная пустыня, по которой гуляет лихой человек". Неважно, что заставило лихого человека-покорителя пространства "гулять" по этой пустыне – то ли его послали туда купцы Строгановы, как Ермака, то ли нужда, рабство или преследования толкнули искать "воли" в далекие края, то ли государство направило, как челюскинцев.

Захват и освоение новых территорий всегда считались признаком как империализма, так и колониализма. Два этих понятия чаще всего смешивают – между тем и колониализм без империализма может существовать (достаточно вспомнить древнегреческие колонии), и империализм без колониализма. "Колониализм" - это целенаправленная прагматическая политика захвата и эксплуатации территорий, а также подчинения тамошнего населения. Он имеет отношение к обоим объектам своего действия – и к чужой территории, и к ее жителям. Даже когда поселенцы из Англии создавали в XVII веке колонии в Северной Америке, они имели дело с индейцами – пусть не подчиняя, но вступая с ними в торговлю, войны и так далее. Империализм тоже имеет отношение к территории, к пространству, однако он насквозь идеологичен, потому часто бывает одновременно и причиной, и следствием своего колониализма. Более того, в отличие от колониализма империализм ассоциируется, скорее, с гигантской территорией, с пространством, которое находится под властью метрополии. В таком случае империализм можно рассматривать как реализацию идеи власти над идеей необозримых пространств ("империя, над которой никогда не заходит солнце").

В этом смысле российский (уже, скорее, советский) империализм выразился прежде всего в так называемом "освоении Севера". Сама эта идея не колониальна, а империалистична в своей основе. "Север" воспринимался в Средние века, в Новое и Новейшее время как царство пустоты, господство над которой в первую очередь дает чистое ощущение власти, почти не имеющее отношение к власти над покоренными народами. Господство над пустотой – некоторым образом метафора власти вообще, власти самой по себе, власти, основанной на самой себе, идеальной власти, имеющей субъект, но не имеющей объекта. А вот условный "Восток" - в той же западной традиции (под ним подразумевался и географический восток, и географический юг) - был объектом, строго говоря, не империализма, а колониализма: здесь речь шла о народах, их религиях, культурах, о торговле, о ресурсах, наконец. "Север" - пуст и гомогенен, "Восток" - насыщен и пестр.

Русская колонизация Севера сменилась российским империализмом уже во второй половине XVII века, когда колонизаторы дошли до восточного географического предела – до Тихого океана. Вот тогда экспансия и свернула окончательно на Север – в край вечной не только мерзлоты, но и пустоты. "Колонизация", которая влекла за собой "империализм", сменилась "чистым", без примеси какой бы то ни было прагматики, империализмом. Чем пустее, безлюднее было захватываемое пространство, тем больше роль российского государства. Когда и Север оказался "покорен", его – в качестве объекта имперского расширения – сменил уже космос. Апофеоз такого, уже нового, империализма – так называемое "покорение космоса", а на бытовом уровне советская мода на космонавтов сменила моду на полярников. В последние десять лет, стоило хотя бы немного стихнуть боям в Чечне, российская власть принялась посылать экспедиции на дно Северного Ледовитого океана.

Иллюстрация взята с сайта "Яндекс Фотки".

Первую часть можно прочитать здесь.

(P,M)